Глава 13. Лютый

– Иди к себе, – я откровенно вымотался и не хотел Ангелину видеть и слышать. Мне нужно отвлечение, разрядка, попытаться выдохнуть горький воздух и представить, что маленького ангела никогда больше не будет в моей жизни. Или будет, но частично. Отдаленно. Жестоко далеко.

Лежать в одной кровати и хотеть жену снова всю ночь больше не смогу. Это слишком болезненно и тяжело. Мне нужно немного пространства, немного ослабить тиски зубьев вины на сердце. Иначе однажды я просто упаду замертво, просто потому что нырну в синь ее глаз.

– Не нужно делать мне одолжение, ты этого не хочешь, – голос звучал грубо, хрипло. – И на счет развода я не шутил, не вижу смысла цепляться за воздух. У нас нет шансов, Ангел. – Обошел Лину, стараясь не касаться, потому что кожа покрывалась мурашками на небольшом расстоянии от нее. Что будет, если я почувствую ее тепло кончиками пальцев? Я просто сорвусь, наброшусь и буду целовать, пока она не врежет мне.

Поспешил в ванную, сбегая от самого себя. Нужно смыть грязь, снег, кровь и пот, а еще содрать с себя желание прикоснуться к любимой, обнять ее, успокоить, послушать, как толкается в ладонь дочурка. Все тело подрагивало от возбуждения и тоски за простыми ласками. Нежностью. Любовью и пониманием.

Но я ведь враг. Она меня ненавидит. Это не нужно слышать – это видно по распахнутым глазам, наполненным стеклянной влагой.

Зачем ей мой поцелуй? Чтобы проверить, какой я урод? Чтобы в очередной раз отвернуться? Зачем она меня мучает? Говорила, что даст шанс, просила бороться, но бороться за что? За пустоту?

Я. Не. Мо-гу.

Сел на край ванны и, опустив голову, задумался. Все слишком затянулось. Этот вынужденный брак для обоих, игра Чеха, обещания, которые никому не нужны. Фальшивая семья, неправильная страсть, ненужная любовь с привкусом горечи. Нужно выпутываться из этого смертельного узла и желательно сделать так, чтобы никто не пострадал. Ни жена, ни дети.

Лина ненавидит меня, Настя видеть не хочет, сын не признает… Мне самому от себя тошно, потому согласен отвечать за все, что сделал. Если Чех жив, значит, видео со «свадьбы» тоже сохранилось, и я смогу очистить себя от грязи, что мучает душу. Сяду за решетку. Признаю вину и сяду за изнасилование, но потащу за собой и тварь, что подтолкнула меня на это преступление. Вытащу из памяти все, что знаю о Чехове, воре и оборотне в погонах, и засажу ублюдка навечно.

Когда дверь в ванную приоткрылась, я зарычал:

– Пожалуйста, иди спать, – поднялся и повернулся к девушке спиной, чтобы не смотреть в глаза, стал сдирать одежду. Ткань трещала под пальцами, пуговицы неприятно цеплялись за бинты, душу по-настоящему выворачивало наизнанку, будто кто-то резал невидимой бритвой.

– Я лишь помогу, – тихий, будто шелест, голос и ласковые осторожные прикосновения к спине показались трепетом крыльев мотылька. – Ты… – Лина запнулась и хрипло, с трудом, выговорила: – Ты красивый.

Ладони её коснулись лопаток, тонкие пальчики пробежались лёгкими прикосновениями по пояснице, скользнули ниже. Я будто шагнул в пропасть и оказался в ледяной ванне. Покрылся мурашками, едва сдержал себя, чтобы не закричать.

Мне разрывало сомнениями. Хотелось, чтобы Лина продолжала, чтобы зашла дальше дозволенного, но я повернулся и, собрав ее ладони в свои, отодвинул от себя.

– Ангел, иди. Не нужно обманывать меня и себя. Мы ничего не поменяем, не сможем. Наши отношения – это морок. Дым, который нельзя взять в ладони.

– И что? – с вызовом спросила она и сузила глаза. – Ты мой муж. Не Насти. Хочешь снова идти сидеть у ее двери? Хорошо, хоть всю ночь там торчи. Но сначала…

Она приподнялась и прикоснулась мягкими губами к моим, скользнула острым язычком между ними, обожгла кожу дыханием.

Ревнует?

Я оторвал ее от себя, заглянул в распахнутые глаза, облизал свои губы, чтобы запомнить вкус. Какао и чуточку соли. Наверное от слез. Или крови. Она так искусала свои нежные губы за этот день. Волновалась за меня?

– Настя едва не умерла, – объяснил я, сдерживаясь, стараясь не шевелиться и не вдыхать аромат ее волос. – И ты бы умерла, Ли-и-на, стоило открыть дверь по тому адресу, что дал этот сучонок. Ты не послушалась, ввязалась в это, не доверилась мне. Разве так относятся к мужу? Я, кто угодно – урод, насильник, слабак, но точно не муж. И, похоже, для некоторых уже и не отец. Не ври, Ангел, ты не умеешь врать. Ты дергаешься, стоит мне потянуться, сжимаешься, когда я хочу тебя поцеловать, отворачиваешься и прячешь глаза. Зачем сейчас этот цирк? У-хо-ди.

– Дёргаюсь? – Она зло сверкнула глазами. – Примерно так?!

И неожиданно положила мне ладонь на ширинку.

Я сжал зубы. Безумие. Чего она хочет? Чтобы я на коленках ползал? Меня скоро в импотенты можно будет записать, потому что яйца гудят бесконечно, прорезая пах острой болью, стоит подумать о жене и вспомнить о том, что я сделал.

– Уходи, – скрипнул зубами. – Я не смею тебя желать, потому что для тебя это через силу. Или скажешь, что не так?! – я обнаглел, дернул руку вперед и сжал налитую грудь жены. Пусть испугается, сбежит, даст пощечину. Так будет лучше. Ну же!

У Лины щёки вспыхнули, рот приоткрылся. Казалось, миг, и она выскочит из ванной, исчезнет, не оглядываясь. Но она лишь прошипела в ярости:

– Ах так?! – И сунула руку мне в брюки. – А как тебе такой «цирк» с конями?

Ладошка её обхватила член и несильно сжала его, глаза засверкали ледяной злостью, губы растянулись в белозубой улыбке. Да она смеется надо мной!

Загрузка...